Мне кажется, он хочет спросить: Как же это могло случиться?
17 февраля 1944 года закончилась Корсунь-Шевченковская битва и ликвидация окруженной фашистской группировки. В результате наступления 1-го Украинского фронта под командованием генерала армии Н.Ф. Ватутина на Житомир–Бердичев и 2-го Украинского фронта под командованием генерала армии И.С. Конева на Кировоград образовался глубокий корсуньский выступ, который обороняли крупные отборные немецкие силы, включавшиеVIIиXIармейские корпуса из состава 1-й танковой армии и 42-й армейский и 47-й танковый корпуса из 8-й армии группы армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Э. Манштейна.
Советская Ставка ВГК поставила задачу окружить и уничтожить немецкую группировку.
24 января войска 2-го Украинского фронта и 26 января 1-го Украинского начали наступление и 28 января в районе Шполы и Звенигорода танкисты этих двух фронтов завершили окружение немецкой группировки. В «котел» попали два немецких армейских корпуса в составе шести дивизий и одной бригады, в том числе знаменитой танковой дивизии СС «Викинг».
Уже во время войны Корсунь-Шевченковскую битву стали называть «вторым Сталинградом», но, к сожалению, отличие заключалось не только в масштабе: значительной части немецкой группировки удалось вырваться из окружения. И.В. Сталин утром 12 февраля, когда немцы начали активное наступление и из внутреннего «котла» и снаружи, разбудил Г.К. Жукова, координировавшего действия фронтов Конева и Ватутина и сказал ему: «У Ватутина противник прорвался из Шендеривки в Хильки и Новую Буду». В эти последние дни Корсуньской битвы руководство операцией было возложено на Конева и 17 февраля все было завершено. И.С. Конев стал Маршалом Советского Союза.
В преддверии 70-летия завершения сражения я хочу поделиться не столько военно-историческими деталями, сколько воспоминаниями об этом событии, связанном с участием в нем моего старшего брата, погибшего и похороненного в Хильках, и моими многочисленными встречами на Корсуньской земле.
***
Тем, кто не читал моих очерков о Сталинграде и Курской дуге в нашей газете, могу напомнить, что мой старший брат Маркс, 1924 г.р., окончил школу в июне 1941 года и ушел добровольцем в Красную Армию. В августе 1942 года, после окончания Свердловского пехотного училища, начал свою фронтовую службу командиром взвода автоматчиков в 96-й отдельной сталинской бригаде, сформированной из моряков Тихоокеанского флота и пограничников в поселке Тёплая Гора Молотовской (ныне Пермской) области, специально для боев в Сталинграде. Участвуя в боях с октября до последних дней исторической битвы, он был легко ранен и не уходил с передовой ни на один день. Здесь он вступил в партию и получил медаль «За отвагу».
После победы в Сталинграде из двух сталинских бригад – 96-й и 143-й – была сформирована 94-я гвардейская дивизия, сразу же принявшая на себя первый удар фашистов на Воронежском фронте на Курской дуге. На второй день Курской битвы 6 июля 1943 г. (Маркс уже командовал ротой) мой брат в рукопашном бою уничтожил 15 гитлеровцев, но был тяжело ранен в голову, сутки пролежал без сознания на поле боя (с него сняли одежду и сумку с документами). Местная девушка, обнаружив его, отвезла в медсанбат и он был спасен нашими фронтовыми врачами. О том, что за этот бой он награжден орденом Красной Звезды, мой брат так никогда и не узнал, я получил его орденскую книжку в 2001 году.
После ранения он лечился в специализированном госпитале для черепных раненых в Барнауле, и мы получали письма из госпиталя, некоторые из которых я привожу ниже.
11/IX
Здравствуйте, дорогие, милые мама, папа и Жоринька. Вчера вечером получил Ваше письмо и бандероль, очень рад и благодарен. Вы меня просите описать ранение, дорогу и что говорят врачи. Ранен на 2-й день неудачного немецкого наступления 6 июля 1943 г. на г. Бел-род. Ранение осколочное, с повреждением кости (трещины). В результате ранения резкое понижение слуха. В Барнаул ехал в санпоезде через Куйбышев, Челябинск, Омск. Самочувствие нормально, за исключением слуха. Вес 61 кг. Врачи говорят, что слух со временем восстановится, организм немного ослаблен. В Барнауле оставаться долго не хочется, я чувствую себя вполне здоровым, чтобы вновь вступить в бой с немецкой нечистью, но черт их знает, врачей, когда они выпишут, но думаю, самое большое – дней 10–15.
Мама, ты пишешь, что хочешь приехать ко мне и предупреждаешь, чтобы я не надеялся, к сожалению, я и сам не надеюсь, по-моему, это невозможно. Ты немного надеешься, что мне дадут отпуск, на это я тоже не надеюсь, Вы, конечно, верите мне, что я буду стараться увидеться с Вами, мне это очень хочется. Если Вы мне пришлете справку о звании, я Вам буду очень благодарен, с такой справкой я бы постарался получить направление в свою часть, поехал бы через Свердловск, возможно, увиделся бы с Вами, а, прибыв в часть, уже окончательно оформился, как гв. лейт., получил бы партдокументы и свою роту. А насчет того, что разобьют немцев без меня, я и не думаю, еще придется повоевать и побить фашистскую мразь…
Вы не удивляйтесь, что во время нашего наступления пленных не очень много, бойцы очень не любят провожать фрицев в тыл и предпочитают давать путевки прямо в царство небесное.
У меня сейчас два больших желания:
1. Увидеться с Вами и 2. попасть в свою часть…
Бровко здесь секр. Горкома, но, по-моему, он никакого отношении к военным властям не имеет. Благодарю Вас за деньги, которые Вы мне выслали, правда, я их еще не получил, но, наверное, получу, и они пригодятся, только больше не высылайте, больше мне не нужно. Любящий Вас Ваш сын и твой, Жоринька, брат Маркс Алфёров.
20/IX-43 г.
Здравствуйте, дорогие, милые папа, мама и Жоринька.
Дорогой папа, сегодня 20 сентября ты вместе с родными и друзьями празднуешь 49-ю годовщину своей честной и славной жизни.
Я счастлив, что у меня такой отец: честный, скромный, беззаветно преданный Партии, Родине, рабочему классу и, ко всему прочему, инженер-организатор Сталинского закала. Ты не сердись, что сын смеет так смело говорить о своем отце, ты ведь понимаешь, что я говорю это от чистого сердца. Я наперед знаю, что ты свой юбилей проведешь на работе и, если мама не напомнит, то так и не вспомнишь, что сегодня день твоего рождения. Я знаю, папа, что ты все силы отдаешь делу освобождения нашей Родины, знаю, что завод работает прекрасно, ведь даром ордена не дают. Благодаря Вам, работникам целлюлозной промышленности, фронт имеет достаточное количество пороха. И когда твой сын вместе с доблестной Красной Армией пройдет по земле родной Белоруссии, знай, что ты идешь в наших рядах, как ходил в годы Гражданской войны впереди своего полка.
Желаю тебе долгих лет служения нашей Родине, как бы далеко я от тебя ни находился, твой образ всегда в моем сердце.
Привет маме и Жорику.
Маркс 20/IX-43 г.
Выписываюсь 1/Х-43 г. приблизительно.
Ранение было очень серьезным, у него не проходила глухота. Но Маркс просился на фронт. Он попал в резервный офицерский полк, в город Алатырь в Чувашии, и мы получили от него несколько писем.
Письмо от 11.11.1943
Здравствуйте, дорогие мама, папа и Жоринька.
Я все еще нахожусь в г. Алатыр. Деньги давно кончились. И нахожусь под угрозой снятия с питания, но надеюсь дотянуть до отъезда на фронт. Так живу хорошо, только не получаю от Вас писем, надеюсь, что дома все в порядке. Встретил несколько человек из своего полка, один даже был под командой моего друга Виктора Науменко, мечтает попасть в свою часть. Некоторые из прибывших со мной уже уехали, а мне не везет. Очень хочется получить от Вас весточку, но, к сожалению, письма идут очень медленно, достал книги, читаю, мечтаю, но, увы, у меня мечты никогда не сбываются, за редким исключением. Ну, милые, привет мех. мастерской.
Желаю Вам всего наилучшего.
Ваш сын и брат Маркс.
В немецкой армии был закон: после ранения солдаты и офицеры возвращались обратно на фронт только в свою часть, и это было правильно. Бойцы попадали обратно в «свою семью», где их хорошо знали и берегли. Многому мы должны были учиться у врага, но не всегда это делали.
Письмо от 21.11.1943
Здравствуйте, дорогие папа, мама и Жоринька.
Вчера получил заказное письмо от Жориньки. Ты у меня, братишка, комвзвод (это в школьном батальоне на военных занятиях), поздравляю!
Папа, Жорик пишет, что мама плачет, ты ее возьми на работу и так загрузи, чтобы некогда было и слезы вытереть. Если ты, мама, будешь плакать, то можешь ослепнуть, честное слово, такая перспектива меня не радует. Писем мне на Алатыр не пишите, я уезжаю на фронт, замечательно, что я успел получить переводы, я купил 0,5 кг масла – 180 р. и полбуханки хлеба – 100 р., в общем, деньги пришли вовремя.
Очень рад, что, наконец, еду, надеюсь участвовать в зимнем наступлении.
Итак, родные, я опять долго от Вас не буду получать письма, это скверно, но ничего, после победы встретимся, тогда наговоримся.
Ну, больше и писать нечего, напишу еще с дороги.
Ну, милые, будьте здоровы, работайте так, чтобы оправдать высокую оценку тов. Сталина.
Еще несколько месяцев напряженной борьбы и фашизм будет уничтожен.
Ваш Маркс.
Последнее письмо он написал нам в январе 1944 года.
Письмо от 06.01.1944
Добрый день, дорогие мама, папа и Жоринька.
Надеюсь, Вы получили мое первое письмо отсюда, сегодня достал бумажки и спешу написать второе. Завтра первый день Рождества Христова, с чем Вас и поздравляю, я теперь признаю религию, за исключением постов, в деревне гонят самогон к празднику, колядовать ходят, это неплохо, ну, я заболтался о пустяках.
Живу хорошо, только скучновато в резерве, и все еще нет твердого адреса. Надеюсь, что дома все в порядке. Жоринька по-прежнему отличник, завод работает хорошо, и мама не плачет, так ведь и плакать не с чего.
Поздравляю с зимним наступлением наших войск.
Извините, что неразборчиво пишу, спешу.
Ваш сын и брат Маркс Алфёров.
После этого ни одного письма больше не было. Не было писем до середины мая. Мама снова писала, куда только могла.
В середине мая пришла похоронка.
Что мы тогда испытали, что пережили – это нельзя передать словами. Самое страшное – ощущение непоправимости случившегося. Хоть кричи, хоть плачь, хоть бейся головой о стену – ничего не изменить.
Когда мы получили похоронку, отец был в командировке, в Москве. И телефонной связи тогда не было такой, чтобы сразу позвонить. Прошли целые две недели, пока он появился. Прекрасно помню – наверное, в воскресенье, потому что и мама, и я, мы оба были дома, работали на огороде, и я увидел папу и побежал к маме и говорю: «Папа приехал!».
Папа сразу всё понял, увидев наши лица. Сразу понял. Он упал на кровать и так лежал долго.
Я думаю, нет ничего горше на самом деле в жизни, чем терять детей. Потому что это совершенно противоестественно. Очень тяжело терять родителей, но это естественный процесс, когда мы хороним своих родителей, тут ничего не поделаешь. А терять детей – это трагедия.
Погиб Марксик в последние дни Корсунь-Шевченковской битвы. Погиб 15 февраля 1944 года в деревне Хильки Корсуньского района Киевской области. Он прошел самые тяжелые битвы Великой Отечественной: Сталинград, Курскую дугу и, наконец, Корсунь-Шевченковское побоище.
Корсунь-Шевченковская битва закончилась 17 февраля, а накануне, 15 февраля, он погиб. Как он погиб, мы не знаем; была просто похоронка, потом пришло письмо, где еще раз подтверждалось, что он пал в боях за Родину, поскольку мама продолжала писать, продолжала посылать запросы, все еще на что-то надеялась. Но ответы повторялись с одним стандартным текстом: погиб в боях за Социалистическую Родину...
Наши письма Марксику по старому адресу в резерве возвращались, и среди сохранившихся писем есть письмо мамы, написанное 15 февраля 1944 года, в день гибели Маркса. Вот оно:
Здравствуй, дорогой, милый, родной Марксик! Мой хороший, у меня опять очень беспокойно на душе. Я пишу тебе, но ведь я очень сомневаюсь, получишь ли ты мои письма. Ты писал, что адрес у тебя не постоянный, а после этого мы опять от тебя ничего не получаем. Мой родной сыночек, я пишу тебе часто, но потому, что я не уверена, получишь ли ты мои письма, поэтому они очень бессвязные. Мой сынок, наш завод за работу января м-ца получил опять знамя ГКО (Знамя Государственного Комитета Обороны вручалось победителям социалистического соревнования отраслевого наркомата). Как было бы радостно и хорошо, если бы от тебя были письма. А так ничего не радует. Родной, дорогой, будь жив, здоров, любимый, при малейшей возможности. Пиши.
Как тяжело, сыночек, как хочется от тебя писем. Привет от папы и Жориньки.
Мой родной, хоть мои слезы послужили бы для тебя счастьем. Как хочется, чтобы твоя жизнь сохранилась. Любимый, родной, будь счастлив. Твоя горячо любящая мама.
15/
II
-44 г.
***
В пятьдесят шестом году я решил поехать в Хильки.
Вместе с Борисом Петровичем Захарченей, моим товарищем по Физтеху (позже он тоже стал академиком), мы приехали в Киев, там сели на пароход, доплыли до Канева. В Каневе, где могила Шевченко, вышли. Дальше уже двигались где на автобусах, а где пешком. Добрались сначала до районного центра Корсунь, Корсунь-Шевченковский. Потом до деревни Шендеривка, а от нее пешком дошли до Хилёк.
Хильки – небольшая деревня. В центре деревни – большая братская могила. Возвышается стандартная фигура солдата-автоматчика, белая, гипсовая.
Пока мы осматривались, пришли бабки, мы с ними поговорили, они рассказали, какая жуткая здесь была битва, как они прятались по подпольям. Только в одной этой деревне были сожжены десятки немецких танков. А еще рядом, говорили они, есть деревня Комаровка, Комаривка, как они произносят. Между этими двумя деревнями лежит большое поле, оно называется Бойково поле. Нам сказали, что на нем погибли пять тысяч немцев и три тысячи наших. Потом, уже вдвоем, мы молча долго стояли у могилы...
Кстати, именно эта поездка нас как-то особенно сблизила с Борисом Петровичем – с той поры мы стали друзьями, близкими людьми...
Между прочим, обратно в Киев мы снова плыли пароходом, и на небольшом рынке у пристани в Каневе потрясающие на вид и вкус помидоры стоили 20 копеек за килограмм, а замечательные спелые груши – 1 рубль за килограмм (что после денежной реформы 1961 года 2 копейки и 10 копеек соответственно). Пусть наши пенсионеры задумаются, что можно было купить на пенсии тогда и сейчас.
Второй раз я посетил могилу брата в шестьдесят девятом году. Я был в командировке на Украине вместе со своим товарищем Дмитрием Николаевичем Третьяковым. Мы на Светловодском заводе чистых металлов тогда внедряли технологию получения полупроводниковых гетероструктур арсенид галлия–арсенид алюминия для светодиодов (американцы еще и в лаборатории их не имели). Работу мы завершили, можно было отправляться обратно в Ленинград. 21 июня шестьдесят девятого года была суббота, и мы решили сходить в кино. Показывали кинофильм про войну. И когда мы вышли из кинотеатра, уже наступил вечер, а следующий день был воскресенье, 22 июня, как в сорок первом. И может быть, это, а может быть, фильм о войне, а скорее и то, и другое вместе так на меня подействовало, так потянуло снова побывать в Хильках, что я ни о чем другом уже думать не мог. А у нас были билеты на «ракету» до Киева. Из Киева мы должны были лететь самолетом в Ленинград.
«Ракета» шла до Киева с одной остановкой в Черкассах. Я говорю: «Дима, ведь от Черкасс недалеко до Корсуня, до Хилёк, давай заедем на могилу моего брата».
Ну, Диму не нужно долго уговаривать, мы так и сделали. В шесть утра отправлялась «ракета», через пару часов приплыла она в Черкассы. Мы вышли, автобуса до Корсуня не было, мы взяли такси и сказали: «Везите в Хильки». Шофер нас повез. Я даже помню, что на счетчике было одиннадцать рублей двадцать копеек.
В Хильках мы вышли на окраине деревни, дальше был чернозем, машине уже не проехать.
И вот чего я никогда не забуду. Мы подошли к могиле, на которой я уже один раз был.
И стою я у могилы.
И Дима недалеко от меня.
Подошла бабка и, обращаясь ко мне, говорит: «А что ты на нашей могиле робишь? Или кто из родных тут лежит?».
Я ей ничего не успел ответить, а Дима сказал, что здесь погиб мой брат и он похоронен в этой могиле.
– Брат? За нашу деревню? В нашей могиле лежит?
Через полчаса пришла вся деревня.
Они принесли столы.
Они поставили возле братской могилы эти столы, принесли самогонку, закуску, вся деревня села справлять поминки по моему брату.
Это было часов в двенадцать дня. Мы просидели там шесть часов. Произносили речи и тосты, пели военные песни.
На прощание жители деревни подарили мне большую кошелку, в которой были две бутылки самогонки для отца, чернослив и сухофрукты для мамы. Сказали, что у мамы, наверное, гипертония, а чернослив понижает давление. И еще подарили большой украинский платок. Тоже для мамы. На память.
Вся деревня пошла провожать нас к автобусу. До той поры они не знали меня, и я их никогда раньше не видел... Но теперь мы расставались как родные. Они снова и снова рассказывали о жестоких боях, которые шли в этих местах. Молодая девушка лет восемнадцати, секретарь комсомольской организации колхоза, подарила мне книгу на украинском языке про Корсунь-Шевченковскую битву. Эта книга и сейчас хранится у меня дома.
Дальше началась уже совсем другая история, с приключениями.
***
Дело в том, что с Димой Третьяковым у нас в командировке была такая договоренность: поскольку мы находились все время вместе, жили вместе, питались вместе, расплачивались вместе, я сказал:
– Дима, зачем нам считать, высчитывать каждый раз, кто и сколько должен платить. Давай сделаем так: сначала плачу я, а когда у меня деньги кончатся, будешь платить ты, я перехожу на твое иждивение.
Так и порешили.
Мы приехали в Корсунь на автобусе, там купили билеты тоже на автобус до Киева, зашли в буфет, выпили по кружке пива на автобусной станции, сели в автобус, и я говорю: «Дима, у меня остался рубль. Я перехожу на твое содержание, и билеты в Ленинград – это уже твоя забота».
Дима полез в карман – а мы уже едем в автобусе – и говорит:
«Слушай, а где мой бумажник?».
И оказалось, что он во всей этой круговерти где-то потерял бумажник.
Что делать?
Мы приехали в Киев в два часа ночи. У меня тогда в Киеве были знакомые, но я не знал ни их телефонов, ни адресов.
Мы вышли в два часа ночи на автобусной станции города Киева. Я говорю: «Что делать будем, Дима?»
«Знаешь, по-моему, в том направлении живет...» и он назвал фамилию одного из аспирантов Нины Александровны Горюновой, его тещи, профессора нашего института. «Поехали, – говорит, – туда».
Ну что ж, поехали.
Мы взяли такси. Сказали шоферу: «Вот туда». Он посмотрел на нас с некоторым удивлением, но повез.
Когда на счетчике набежало 99 копеек, я сказал: «Всё, стоп. Спасибо, мы приехали». Я отдал шоферу последний рубль, и мы двинулись почти наугад. Пришли в большой жилой массив. Было уже около четырех утра, полчетвертого. И Дима говорит: «По-моему, вон тот дом». Он был здесь всего раз или два.
Мы подошли к этому дому.
«Наверное, вот этот подъезд». Мы поднялись на четвертый этаж. Был уже пятый час утра, начало пятого. Мы нажали кнопку звонка, дверь открылась, и – о чудо! – перед нами стоял тот самый аспирант, которого мы искали.
Он сказал: «Я так рад!». Словно не было ничего удивительного в нашем столь раннем и совершенно неожиданном появлении.
Затем он снабдил нас деньгами на билеты до Ленинграда, мы выпили одну бутылку самогона из двух, предназначавшихся моему отцу. Поскольку папа уже почти не употреблял спиртного, мы решили, что и одной бутылки в память о деревне Хильки ему будет вполне достаточно.
И благополучно прилетели в Ленинград.
Но для меня этот день в украинской деревне навсегда остался одним из самых незабываемых. Он для меня еще стал и свидетельством того, как наш народ вообще относился к Отечественной войне. Причем именно народ, простые люди.
***
В восемьдесят третьем году – я был уже избран академиком – по делам приехал с женой в Киев и, конечно, не мог не побывать снова там, где свой последний бой принял мой брат. Я сказал в президиуме Украинской академии наук, что хотел бы еще раз съездить на могилу брата. Из аппарата президента Академии наук Бориса Евгеньевича Патона позвонили секретарю райкома. Мы приехали туда на машине, нас встречал секретарь райкома. Мы осмотрели музей Корсунь-Шевченковской битвы, нам показали документальный фильм, с нами поехал второй секретарь райкома в Хильки, там нас ждал председатель сельсовета, но во всем этом уже не было прежней теплоты.
Я отчетливо почувствовал такую вещь: вот за четырнадцать лет до этого, когда я сидел за столом в этой деревне, возле братской могилы, там рядом со мной были люди, которые помнили войну, для которых война была вчера. Война прошла через их души. А теперь я видел перед собой уже другое поколение, и для них война уже представлялась историей, временем, давно прошедшим.
Для нашего поколения война еще долго, до конца наших дней, будет вчера. Нынче минуло после окончания войны шестьдесят восемь лет, а для нас она по-прежнему была вчера... Причем вот что удивительно: в то время, когда мне было десять лет, и революция, и Гражданская война во времени были гораздо ближе, чем Отечественная война сегодня, но я тогда уже воспринимал события Гражданской войны как историю...
У каждого поколения свой взгляд, свое восприятие... И бессмысленно, наверное, сетовать по этому поводу. Во всяком случае, я понял: то, что я пережил в Хильках 22 июня 1969 года, уже никогда больше не может повториться...
У нас осталось очень мало фотографий Маркса, и последние – это фотография, сделанная после окончания им школы, и маленькая фотокарточка с его заводского пропуска. Мы хотели сфотографироваться в те три октябрьских дня сорок третьего года, когда встретились в Свердловске, но Маркс отказался, сказав: «Не пойду. Погибну, и вы будете на нее смотреть? Нет, сфотографируемся после победы». И, расставаясь, добавил: «Грудь слева у меня защищена медалями и орденом, справа – гвардейским значком».
Маме он как-то сказал: «Без руки, без ноги, но только вернуться живым».
В конце восьмидесятых по моей просьбе ленинградский художник Шапиро написал его портрет по фотографии, сделанной после окончания Марксом школы, но в форме, с наградами на фоне разрушенного Сталинграда. В нашей семье не любили погоны, поэтому художник написал портрет Маркса в старой форме командира Красной Армии с полевыми петлицами – зелеными «кубарями».
Теперь в моем кабинете на даче, где мы живем намного больше, чем в городской квартире, когда я работаю, пишу, как в эти минуты, просматриваю книги в шкафах, он глядит на меня серьезно и очень задумчиво. Мне кажется, что он хочет спросить:
– Как же это могло случиться, что после того, как мы разбили фашистов и отстояли впервые в мире созданное государство трудящихся, страну, целью которой была социальная справедливость, вы всё это дали уничтожить?
– Как же это могло случиться, что цель Гитлера – уничтожение Советского Союза путем его расчленения – оказалась выполненной?
– Как же это могло случиться, что уничтожены общественная собственность на орудия и средства производства; страна, еще совсем недавно форпост мира и социализма на планете, сегодня стала страной воров и буржуев, эксплуатирующих людей труда, науки и образования?
– Как же могло случиться, что в нашей стране сегодня снова уместны горькие строки поэта:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ…
И что я могу ему сказать в ответ? Развал Советского Союза произошел для многих неожиданно быстро, но готовился достаточно долго. Россия одна из самых богатых природными ресурсами стран мира, а по богатству их на душу населения ей просто нет равных.
Гитлер хотел захватить эти богатства, и можно только удивляться, как одна из самых культурных наций Европы дружно пошла грабить другие страны и народы, не стесняясь самых бандитских форм этого грабежа. Мы отстояли свою страну в открытом бою, принесли освобождение от коричневой чумы народам Европы и Германии в первую очередь. Теперь цель была той же самой – захватить наши богатства, но методы были выбраны другие. Гитлер тоже создавал пятую колонну в лагере противников. В нашем случае этот метод стал и основным, и очень изощренным. В конечном счете наши современные «квислинги» по глупости или нарочно предали великую страну. К кормилу власти пришли люди, для которых единственным богом, которому они молятся, являются деньги. Так великая и могучая держава оказалась на обочине мировой истории.
***
В 1999 году у нас появилась совместная российско-украинская программа по физике наноструктур и наноэлектронике, руководителем которой от России стал я. И начались наши регулярные поездки в Киев. В том же году Национальная академия наук Украины избрала меня своим иностранным членом. Летом 2000 года я поехал в Киев для обсуждения совместных исследований, и в конце августа мы вместе с академиком-секретарем отделения физики и астрономии НАН Украины А.Г. Наумовцем, директором Научного центра С.Ю. Ларкиным и его сотрудниками поехали в Корсунь-Шевченковский, а затем в Комаривку и Хильки. С того времени у нас завязались очень тесные отношения с Комаривской сельской школой, администрацией Корсуньского района, жителями Комаривки и Хилёк. В Комаривской сельской школе создан музей 202-й стрелковой дивизии, в которой воевал Маркс. Ребята бережно сохраняют документы, образцы оружия, фотографии погибших бойцов. Для братской могилы в Хильках восстановлены 586 фамилий советских солдат и офицеров, отдавших жизни в боях за Хильки, и среди них – Маркс Алфёров. Имена погибших занесены на черные гранитные знамена – плиты на могиле, это сделала администрация района в 2003 году при спонсорской помощи компании в Зеленограде, президент которой мой старый друг Виктор Быков. Учитель математики Комаривской сельской школы С.М. Дверняк и руководитель дома культуры в Шендеривке В.Л. Лысак написали песню о Марксе Алфёрове, и я никогда не забуду ее исполнение школьниками. Среди моих многочисленных дипломов одни из самых дорогих – дипломы почетного гражданина Комаривки и Хилёк и почетного члена педсовета Комаривской сельской школы.
А вот сейчас я хочу сказать, что то, что я написал несколько страниц назад о том, что только поколение, пережившее войну, может так относиться к памяти о ней, наверное, все-таки несправедливо. Очень важно, как воспитывается подрастающее поколение, потому что юные души всегда очень чувствительны и к хорошему, и к плохому. Ученики и учителя Комаривской сельской школы, а также сельской школы в Мясоедове под Белгородом и школы №100 г. Волгограда (в этих школах есть музеи частей, в которых воевал мой брат) получают стипендии имени Маркса Алфёрова, учрежденные Алфёровским фондом поддержки образования и науки, созданным в 2001 году на средства моей Нобелевской премии.
Когда я приезжаю в Корсунь, Комаривку и Хильки, а делаю я это каждый год, меня встречают как родного и всегда, как в 1969 году, из года в год на братской могиле собирается вся деревня. Теперь со мной приезжают школьники из лицея «Физико-техническая школа» – центра общего образования созданного мною единственного в РАН Санкт-Петербургского Академического университета.
Учитель математики Комаривской сельской школы С.М. Дверняк и руководитель дома культуры в Шендеривке В.Л. Лысак написали в этом году песню «Гимн лицея», которая действительно стала гимном нашего лицея и исполняется теперь по торжественным случаям в нашем лицее.
В мае этого года в Киеве проводилось выездное заседание научно-консультативного совета фонда «Сколково». Я, как всегда, поехал с женой и сыном в Корсунь, Комаривку и Хильки, а со мной поехали многие члены Совета – российские и зарубежные. Черкасчина, Корсунь – это сердце Украины. Здесь все говорят на певучей и столь близкой и понятной мне, благодаря моим белорусским корням, украинской мове. Здесь недалеко друг от друга деревни, где Тарас Шевченко родился и где он похоронен. И вот наши американские коллеги, побывав в сердце Украины, наблюдая наши встречи, после того как провели по нескольку часов на братской могиле и в сельской школе, сказали: «Вас нельзя было разделять. Вы один народ, и мы это чувствуем. Прежде всего когда видим, как они относятся к вам, Жорес Иванович!»
А посмотрев школу-десятилетку, где всего около 80 учеников, туалет во дворе, но в школе идеальная чистота, компьютерный класс, культурный центр Тараса Шевченко, музей 202-й стрелковой дивизии, а около школы высокие туи, посаженные в память погибших воинов Красной Армии, послушав выступления учеников и по физике и по истории, послушав исполненные ребятами и народные украинские песни, и про моего брата Маркса, и про наш лицей, они сказали: «Такой школы вы не найдете ни в одном штате США».
И сегодня, когда я смотрю на киевский Майдан, я думаю: не выйдет, мы один народ и мы будем вместе! Независимая Россия и незалежные Украина и Беларусь будут вместе, потому что это наш многовековой славянский выбор!
И фашистские западенцы, воевавшие против нас в дивизии СС «Галичина» вместе с другими эсэсовцами почти всех стран Европы, кроме разве что сербов и греков, были разбиты Красной Армией. Наша Красная Армия воевала под Красным Знаменем. А под трехцветным флагом нынешней России на нас бежали, прижимая к животам «шмайсеры», власовцы, в том числе и западенцев среди них было немало. Как рассказывал Марксик: «Они для нас были хуже эсэсовцев, и в плен мы их не брали».
Жорес АЛФЁРОВ
