Ж. И. Алферов Грустные заметки

Ж. И. Алферов Грустные заметки

Развитие человечества и развитие цивилизации в значительной степени определяется развитием науки: не зря когда-то говорили «каменный век», «бронзовый век». Широко известно высказывание саудовского Министра образования и науки, которое процитировал Нобелевский лауреат Стивен Чу: «Каменный век закончился конечно не потому, что наступил дефицит камня». Так что практически развитие человечества — это развитие науки и создание в результате научных исследований новых технологий и новых разработок. В более поздние времена, в наше время, скажем, мы говорили «век пара», потом «век электричества», про 20 век стали говорить «век атомной энергии», хотя это уже не полностью справедливо. В своей речи на открытии Государственной Думы в 2007 году я цитировал разговор премьер-министра Великобритании сэра Гладстона с Майклом Фарадеем. Фарадей рассказывал об исследованиях, которые проводились у него в лаборатории, — об открытии электричества. Премьер-министр Великобритании Мистер Гладстон спросил: «Мистер Фарадей, а что мы будем делать с вашими открытиями, с вашим электричеством?» На что Фарадей ему ответил: «Вы будете получать налоги». Фарадей и в этом отношении оказался провидцем, потому что за использование электричества — одного из самых гениальных открытий человечества за последние столетия — все правительства получают огромные средства.

Наука развивается на основе проводимых исследований и интереса, который всегда существовал у человечества к окружающей природе. В нашей стране развитие науки было всегда тесно связано и определялось первым лицом в государстве. Российской науке почти 300 лет и почти 300 лет Российской академии наук, и почти все эти годы развитие науки в стране определялось первым лицом. Пётр I создал Академию наук, были приглашены ученые из-за рубежа, которые стали великими русскими учеными: Эйлер, братья Бернулли, Миллер, а потом спустя какое-то время появились русские ученые, начиная с Ломоносова. И Академия наук была все эти 300 лет центром научных исследований в нашей стране. Практически до 1917 года президент Академии наук назначался его величеством, первым лицом государства: скажем, Екатерина II назначала президентами Академии наук молодых людей, которые ей нравились. Последним назначенным императором президентом Академии наук был Великий Князь Константин Романов, прекрасный поэт, неплохо относившийся к Академии наук. Первый избранный президент Академии наук — Александр Петрович Карпинский, занявший эту должность после февральской революции, в мае 1917 г. Академия наук изменила свое название: при создании она называлась Академией наук и художеств, потом она стала Императорской академией наук и художеств, когда была создана отдельная Академия художеств, наша Академия стала Санкт-Петербургской императорской академией наук, после февральской революции 1917 года она стала Российской академией наук, в 1925 году — Академией наук СССР, а в 1991 году она вновь стала Российской академией наук. С 1904 по 1929 год, четверть века, непременным секретарем Российской академии наук (позже эта позиция стала называться главный ученый секретарь Академии наук) был Сергей Федорович Ольденбург, один из замечательных востоковедов, человек необычайно широкого ума, бывший между прочим членом ЦК кадетской партии. В период Временного правительства он был назначен министром просвещения и оставался непременным секретарем Академии наук. Он остался главным ученым секретарем и когда Академия стала Академией Наук СССР. Политбюро специальным решением подтвердило это, потому что исходило наше руководство из принципов, что дело даже не в политических взглядах Сергея Фёдоровича Ольденбурга, а в его высочайшем профессионализме и преданности науке. В 1925 году, на 200-летие нашей Академии Наук Сергей Федорович Ольденбург сделал потрясающий доклад, я его часто цитировал. Между прочим, в этом докладе он говорил, что после революции начались нападки на Академию наук, ее объявили наследницей тоталитарного царского режима, и Сергей Фёдорович обратился к академику Лазареву, которому посоветовал: «Постарайтесь встретиться с Красиным, а Красин, наверное, сможет повидаться с Лениным с тем, чтобы прекратить эти нападки: любая власть себя только скомпрометирует, ежели она ликвидирует или обрушится на Академию наук. Ленин умный человек, и он не допустит нападок на Академию, он понимает значение науки». В 1921 году Владимир Ильич Ленин принял вице-президента нашей Академии наук выдающегося математика Стеклова, Сергея Фёдоровича Ольденбурга и президента Медицинской академии в Санкт-Петербурге, имел с ними беседу и сказал: «Можете обращаться прямо ко мне, я всегда пойду навстречу вам». Академии наук были выделены дополнительные средства и за границу были командированы ведущие ученые для ознакомления с достижениями науки в Европе и для закупки оборудования. В этой первой заграничной поездке участвовал Абрам Фёдорович Иоффе, и Физико-технический институт получил новое оборудование на огромную по тем временам сумму, на 42 000 валютных рублей, если мне не изменяет память, и сразу стал одним из самых хорошо оборудованных по европейским стандартам исследовательским институтом.

Тогда же Абрам Федорович взял с собой Петра Леонидовича Капицу, который находился в жутком моральном состоянии. В 1919 году Петроград переживал состояние близкое к блокадному Ленинграду 1942 года, и Петр Леонидович Капица потерял своего отца, который умер от голода, жену и маленьких детей, и чтобы его развеять — а Абрам Федорович высоко ценил научные способности Петра Леонидовича — он взял его с собой в Европу и привез к Резерфорду. Резерфорд поначалу не хотел брать, говоря, что у него все вакансии заняты, а Капица у него спросил: «Мистер Резерфорд, а какова обычная погрешность измерений, которые вы проводите у себя?» Резерфорд ответил: «Обычно это 3-5%». И Капица сказал: «Сейчас у вас работает 30 научных сотрудников, если будет 31 — это в пределах допустимой вами погрешности». И Капица стал одним из самых любимых учеников Резерфорда, а в 1935 году, скажем так, насильным путем был возвращен в Советский Союз. Ему был создан Институт физических проблем, оборудование которого было закуплено в его лаборатории в Англии, и он стал одним из ведущих физических институтов в стране.

Я уже говорил о том, что в нашей стране всегда всё очень сильно зависело от первого лица: и в царские времена, и в советское время тоже. Нужно сказать, что в советские времена и до работ по атомной бомбе отношение советского правительства к науке было хорошим. Наука активно поддерживалась правительством по очень простой причине: советское правительство и руководитель страны Сталин поставили задачу в кратчайший срок ликвидировать технологическое отставание СССР от передовых западных стран. Сталин в одной из своих речей сказал, что мы должны ликвидировать эту разницу в технологии, в передовых отраслях за пять-десять лет; если мы этого не сделаем, то страна будет потеряна. И это было сделано: была проведена индустриализация, с огромными потерями была проведена необходимая для снабжения продуктами всей страны коллективизация. Эти достижения, проводившиеся жесткими методами, вывели Советский Союз на второе место в мире и на первое место в Европе по объему производства. Можно сказать, что индустриализация, проведенная в годы первых пятилеток — в первую, вторую и третью пятилетку, как их тогда называли «сталинские пятилетки» — спасла Советский Союз во время войны. Наша индустриализация позволила перевести нашу промышленность при огромных территориальных и промышленных потерях в первый год войны на военный лад и обеспечить нашу армию современным вооружением. В 1944 году промышленность Советского

Союза производила больше вооружения, чем объединённые под гитлеровской властью страны Европы. Никогда не нужно забывать, что в Великой отечественной войне наша страна не просто победила Германию — на стороне Германии воевали практически все европейские страны, кроме Великобритании, которая воевала с Гитлером вместе с нами. Многие страны гордятся своим антигитлеровским движением, но если вы посмотрите на реальные цифры движения сопротивления и эсесовских частей, созданных в этих странах, вы увидите, что Гитлер имел на своей стороне практически все европейские страны континентальной Европы, за исключением Греции и Югославии.

После войны перед нами встала гигантская угроза: в Соединенных Штатах Америки интернациональным коллективом ученых была создана атомная бомба. После открытия в Германии деления урана Ганом и Штрассманом были серьезные опасения, что это страшное оружие может появиться у Гитлера, и тогда Европе и всему человечеству грозит конец. Было создано атомное оружие, но после окончания войны было намерение использовать его против Советского Союза. Для США и Великобритании было очень тяжело, что первая в мире страна, в которой реализовались основные принципы социализма, вошла в число стран-победителей и сыграла решающую роль в победе над гитлеровской Германией. Таким образом в 1945 году можно было с уверенностью сказать, что в мире было три великих державы-победительницы: Советский Союз, США и Великобритания. Это, конечно напрягало их, что советская социалистическая держава вошла в тройку стран, определяющих развитие цивилизации на нашей планете, поэтому в 1945 году созданное атомное оружие планировалось использовать на самом деле против Советского Союза. На одно из заседаний президиума Академии наук, когда президентом был Анатолий Петрович Александров, был приглашен американский ученый — один из авторов так называемого додж-плана атомных бомбардировок Советского Союза. Анатолий Петрович это знал, и когда мы вошли в зал заседаний Президиума, он увидел этого американского коллегу, хлопнул его по животу и сказал: «Ну что, из вашего плана ничего не получилось?» А не получилось потому, что наша советская академическая наука, возглавляемая блестящим ученым и замечательным человеком Игорем Васильевичем Курчатовым, смогла не просто решить научные и научно-технологические задачи и в тяжелейших условиях послевоенных лет создать новую атомную промышленность, создать советскую атомную бомбу в 1949 году, а в 1953 году мы первые, раньше, чем кто-либо другой испытали первую водородную бомбу. Таким образом проблема атомных бомбардировок Советского Союза была снята.

Но нужно подчеркнуть, что допускались и ошибки, безусловно. Когда развитие науки в стране определяется первым лицом, возможны большие ошибки. Скажем, личные отношения начинают играть слишком большую роль. Во время войны, когда немцы бомбардировали Великобританию, когда континентальная Европа была захвачена фашистами, и единственным борцом против гитлеризма оставалась Великобритания, начались бомбардировки Лондона. Еще в довоенные годы родилась радиолокация. Между прочим, огромный вклад в развитие радиолокации внесли советские учёные Маляров и Алексеев, создавшие первый многорезонаторный магнетрон. Радиолокационные системы были созданы в Физтехе, работающие военные радиолокационные станции были созданы у нас под Ленинградом, в Токсово. Радиолокация была мощным средством предупреждения об авиации и бомбардировках, но в это время консультантом у Черчилля был хороший ученый, который считал, что перспективна оптическая локация, и Англия развивала оптическую локацию, которая в данном случае была бессмысленна. Спустя некоторое время Черчилль изменил советам своего коллеги и стал развивать радиолокацию, которая сыграла огромную роль в защите Лондона и других английских городов от бомбардировок германской авиации. Но я это говорю, чтобы показать, как первое лицо может ошибаться, когда ему дают ошибочные советы, в том случае если развитие науки определяется только первым лицом.

Я лично отношусь с гигантским почти обожествлением к Игорю Васильевичу Курчатову. Это блестящий ученый, великолепный организатор. Я думаю, нам страшно повезло, что он оказался во главе атомного проекта. Игорь Васильевич был чрезвычайно разумным человеком и в политическом смысле. Секретность была необходима во время разработки атомной бомбы, но Игорь Васильевич, как все научные работники, считал и мы так считаем, что наука не знает границ и международное научное сотрудничество необходимо для ее развития. Игорь Васильевич, имевший огромный авторитет у нашего правительства, был инициатором рассекречивания работ в области физики атомного ядра и в области управляемых термоядерных реакций. Хрущев взял его Великобританию, где Курчатов прочитал лекцию об управляемых термоядерных реакциях. В то время они были засекречены и в Англии, и в США. Это был очень рискованный шаг, потому что идея академиков Тамма и Сахарова о магнитной изоляции плазмы и создания на основе этого реактора, в котором будут управляемо использоваться термоядерные реакции для получения электроэнергии, не реализована до сих пор. Термоядерный синтез, в том числе на основе магнитной изоляции плазмы и на основе устройств, которые получили название токамаков, может произвести не только управляемые термоядерные реакции, но он необходим для производства трития, который является одной из основных компонент водородного оружия. Таким образом, Игорь Васильевич, рассекречивая работы в области управляемого термоядерного синтеза, сделал гигантский шаг для восстановления международного научного сотрудничества, и это было конечно огромное достижение. До сих пор управляемые термоядерные реакции не реализованы, и лично я считаю, что Советский Союз, Франция, Англия, Соединённые Штаты истратили слишком много средств на управляемый термоядерный синтез на основе магнитной изоляции плазмы безуспешно.

Конечно, я думаю в этом отношении у нас и сегодня развитие науки слишком зависит от первого лица. Бывают условия — война с Гитлером, когда естественно руководители стран принимают решения, и они являются необходимыми, но в обычных, мирных условиях наука конечно должна развиваться не по указанию первого лица. В результате так называемых реформ, проводившихся Ельциным и его коллегами в других союзных республиках, был уничтожен Советский Союз, передовая не только в социальном отношении, но передовая технологическая держава в мире. В то время как научное сообщество всегда заинтересовано в сотрудничестве, мы рассекли собственную страну на 15 квази-независимых государств и тем самым надолго затормозили развитие нашей страны. Мы практически разрушили индустриальную мощь нашей державы и нанесли огромный удар по очень сильной отечественной науке.

Что касается вузовской науки, то она развивалась на основе хозяйственных договоров с промышленностью, и когда мы нанесли смертельный удар по высокотехнологичным отраслям промышленности, мы нанесли огромный удар по вузовской науке, которая перестала получать финансирование за счёт хозяйственных договоров.

Нам удалось сохранить Академию наук, которая за всю свою историю сыграла огромную роль в развитии науки и культуры в нашей стране. В начале девяностых годов, когда был разрушен Советский Союз, началось массированное наступление на Академию наук СССР, непрерывно делались заявления о том, что это система тоталитарного режима. Как и в первые годы после революции говорили, что Академия — наследница царского режима, так и в конце восьмидесятых-начале девяностых годов стали говорить, что Академия наук есть наследница тоталитарного советского режима.

Академии наук СССР была могучей научной организацией, которая за годы советской власти заняла самые передовые позиции в мире. Не случайно на юбилее Академии наук и в 1925 году, когда основной доклад делал академик Ольденбург, и в 1975 году приезжали ученые со всего мира. В 1975 году я уже был членом-корреспондентом Академии наук, и я прекрасно помню наше торжественное заседание во Дворце съездов, на которое съехались ведущие ученые всех мировых лабораторий. Авторитет советской Академии наук в мировой науке был необычайно высок, и конечно на неё тоже был нацелен удар этих квази-реформаторов, на самом деле разваливавших великую страну.

Академия наук выжила, Академия наук показала, что наше академическое сообщество является великолепной организацией для развития науки в стране, и Академия наук проявляла вполне определенную независимость, когда отказывалась и практически проваливала на выборах рекомендуемых по тем или иным причинам кандидатов, которых она считала недостойными для избрания. К сожалению, в 2013 году к Академии наук сначала были присоединены Академия медицинских наук и Академия сельскохозяйственных наук. Ведущие ученые в области биологии, медицины, сельского хозяйства и так выбирались в Академию наук Российской Федерации. Нужно сказать, что Академия наук СССР пользовалось необычайно большим авторитетом в мире. Я это знаю, поскольку часто ездил за рубеж и общался и здесь принимал зарубежных ученых. Прежде всего этот авторитет базировался на высочайшем классе научных исследований, которые проводились в академических лабораториях, и высочайшем классе ученых-членов Академии. Когда была создана Российская академия наук на основе Санкт-Петербургской императорской академии наук, практически все члены АН жили в Петрограде, и численность действительных членов составляла, если мне не изменяет память, 42 человека. Затем принимались решения, разрешающие увеличить эту численность до 80, потом до 130 членов. Состав Академии наук, позже Академии наук СССР, по уровню ученых, являвшихся ее членами, был необычайно высок. Когда перестал существовать Советский Союз, Академия наук СССР имела 240 действительных членов и около 500 членов-корреспондентов. В 2013 году, когда провели совершенно безобразную реформу Академии наук, практические ликвидировавшую нашу Академию, превратившую ее в клуб ученых, численность академии была 1250 человек: 500 действительных членов и 750 членов-корреспондентов. При этом страна стала вдвое меньше, а Академия наук стала вдвое больше. Нам именно в Академии удавалось сохранять уровень науки, но при этом он стал заметно ниже, чем был в советское время, а численность стала вдвое больше. Поэтому реформа, которая началась объединением Академии наук, Академии сельхоз наук и Академии медицинских наук, лучшие представители которых и так были членами нашей Академии наук, было уже уничтожением определенного уровня Академии наук, это уже был тяжелейший удар по Академии как основной научной организации, определявшей развитие науки в России. Затем было создано так называемое ФАНО — Федеральное агентство научных организаций, которому фактически были переданы все институты Академии наук, их финансирование и в общем их руководство. Возглавил ФАНО бухгалтер или экономист, работавший в министерстве финансов, которое должно финансировать науку, а оно сразу же стало пытаться играть определяющую роль в научных исследованиях. Почему-то решили — и на мой взгляд, специально для уничтожения Академии наук — что ученым оставят возможность заниматься научной работой, а вот финансирование научных исследований и всю финансовую политику будет определять ФАНО. Это ведь на самом деле необычайная глупость. Отметим, что все эти решения принимались не только без консультаций с Академией, но даже без информирования о них. Например, когда перед Игорем Васильевичем Курчатовым была поставлена задача создания нашего атомного оружия, ему были предоставлены возможности распоряжаться средствами. И если вы ставите вполне определенные научные задачи — а их может ставить только Академия наук, — необходимо предоставить средства для их решения. Поэтому создание ФАНО и фактически ликвидация Академии наук, авторитет которой как ведущей научной организации в мире был необычайно высок, нанесло огромный удар по российской науке в целом. Одним из основных элементов нападок на Академию наук было то, что в большинстве стран мира наука развивается в университетах, а не в академии. Для этого нужно просто смотреть, как развивались соответствующие страны. Наша Академия наук принимала самое активное участие в работе вузов, и очень многие наши лаборатории составляли основной коллектив передовых кафедр во многих вузах страны. Развитие вузовской науки было тесно связано с развитием и успехами Российской академия наук.

Я думаю, ликвидация ФАНО сегодня, его превращение в управление делами Академии наук и возвращение Академии наук ее институтов только поможет возродить нашу российскую науку. При этом нужно четко отдавать себе отчет в том, что будущее страны связано с созданием экономики, основанной на высоких технологиях, а высокие технологии создаются прежде всего отечественной наукой и Академией наук страны. Конечно, у государства должна быть академическая технологическая политика. В советские времена научным экспертом у руководства страны был Президиум Академии наук и руководство Академии наук — достаточно вспомнить имена ее выдающихся президентов: Вавилова, Несмеянова, Келдыша, Александрова. Эти люди были прежде всего главными советниками политического руководства страны, нацеливали руководство страны на решение действительно необходимых для страны задач и проводили насколько могли политику исправления тогда, когда ничего не могли поделать, как в случае с нашей генетикой. Сегодня Совет по науке и образованию при президенте страны, очень многочисленный, который подменяет работу Президиума Академии и работу Министерства науки и образования, не может квалифицировано исполнять те функции, которые необходимы для страны. Но что есть, то есть, и было бы очень хорошо, если бы политическое руководство страны поняло, что сегодня научно-технологическое развитие страны должно определяться академическим научным сообществом, и руководство академического научного сообщества должно быть в руках тех, кто являются настоящими учеными, определяющими развития науки и технологий в стране.

У меня к Украине сугубо особое личное отношение.

В феврале 1944 года вернулся на фронт после тяжелого ранения на Курской дуге мой старший брат — Маркс Иванович Алферов. В тот момент ему было всего лишь 20 лет, но он успел провоевать Сталинградскую кампанию в самом Сталинграде, был легко ранен, остался жив, прошел метров на сто правее подвала в универмаге, где сидел Паулюс; его знакомые пленили Паулюса, и Марксик — так мы его называли — рассказывал, что ему не повезло, он оказался чуть правее, а так мог бы пленить Паулюса. Затем он воевал под Харьковом, на Курской дуге, где был тяжело ранен буквально в рукопашной схватке с фашистами. Он сам уничтожил 15 фашистов. Его ординарец нес его тяжело раненого в санчасть, но в это время пришел приказ идти снова в бой. Он положил его в поле, а сам снова вернулся в атаку, и Марксик пролежал сутки, тяжело раненый, истекающий кровью. За это время его успели раздеть: у него была хорошая одежда, солдаты его любили и шили ему хорошую форму из коленкора. Ему бросили за нижнее белье медаль «За отвагу», гвардейский значок, но вместе с сумкой исчезли и все его документы. Его, наверное, принимали уже за умершего. Девушка, которая случайно проходила мимо, увидела, что он жив, сходила домой за подводой, и отвезла его в госпиталь. Я помню, мы тогда несколько месяцев не имели писем от него, и мама написала письма в том числе в часть командиру полка, майору Аглицкому (после войны, много лет спустя, я с ним познакомился). Он передал письмо в госпиталь, и мы получили ответ от главврача госпиталя, в котором он рассказал, что Маркс к ним поступил тяжело раненый, без сознания, он был ранен в череп, осколок задел мозжечок, его успешно оперировали и направили в специализированный госпиталь. Марксик оказался госпитализирован в Барнауле, прислал нам потом письмо оттуда. Мама, я помню, поехала в Барнаул, когда он уже поправлялся. В октябре 1943 года я его видел в последний раз: снова возвращаясь на фронт, он сошел с Барнаульского поезда в Свердловске, а мы жили в городе Туринске Свердловской области, и мы провели несколько дней вместе у наших друзей в Свердловске и слушали его боевые рассказы.

Потом он оказался под Корсунь-Шевченковским. Он очень хотел попасть обратно в свою часть, но не получилось. Между прочим, в немецкой армии был четкий закон: после ранения все отправлялись снова в свою воинскую часть, потому что считалось, что там иное отношение, и это только укрепляет армию. Ну а у нас считали, что нужно посылать туда, где есть потребность. Он начал воевать в Сталинграде в так называемых сталинских стрелковых бригадах, которые составляли специальный корпус, покрывший себя славой во время сталинградских боев. После Сталинградской битвы из двух бригад делали отдельную гвардейскую дивизию, и в составе бригады он был еще под Харьковом, затем в Курской битве он участвовал уже в составе 94-ой гвардейской стрелковой дивизии. Позже эта дивизия стала Звенигородско-Берлинской. В Карлхорсте, пригороде Берлина, в котором Кейтелем был подписан акт о капитуляции Германии, и в котором я как-то был, в зале, в котором произошло подписание этого акта, на стене висит список воинских частей, взявших в 1945 году Берлин. Первой в этом списке стоит 94-ая гвардейская Звенигородско-Берлинская дивизия. Она была на Александр-плац, она была в Берлине. Марксик он побывал в Сталинграде, под Курском в ее составе, но не получилось вернуться туда снова после ранения. Должен сказать, что в конце 90-х годов, возможно, уже в начале 2000-х, Совет ветеранов дивизии присвоил мне в память о героически сражавшемся в составе дивизии Марксе Алферове звание ветерана 94-ой гвардейской Звенигородско-Берлинской дивизии, и у меня это удостоверение и почетный знак ветерана хранятся очень бережно. Знак этот я одеваю один раз в году — 9 Мая.

Маркс воевал под Корсунь-Шевченковским. Корсунь-Шевченковская битва получила называние второго Сталинграда. 94-ая гвардейская стрелковая дивизия воевала в 10 километрах от нового полка 27-ой армии, куда он попал после ранения. Марксик погиб во время Корсунь-Шевченковской битвы, 15 февраля. От него долго не было писем, потом мы получили похоронку. Было написано, что он погиб в деревне Хильки Корсуньского района. Я съездил туда: оказалось, что рядом с Хильками находится деревня Комаривка. Хильки — небольшая деревня, но бои там были необычайно тяжелые, потому что немцы пытались вырваться из Корсунь-Шевченковского котла, а с основного фронта немцы пытались прорвать оборону, и Хильки они взяли. Соединившиеся части были в Хильках были очень недолго, и там были тяжелейшие бои. Я помню, в воспоминаниях Жукова я прочел, как Сталин звонил ему и говорил: «Ты почему сдал Хильки? Немедленно верни их обратно!» И они были возвращены. Но в этой небольшой деревне, где жило примерно 200 жителей, погибло 1500 советских бойцов, вдвое больше немцев, и братская могила в Хильках хранит тела и память героических бойцов Красной армии.

Я был там первый раз в 1956 году, а второй — в 1969. Вместе с Димой Третьяковым мы были в Светловодске, в котором был очень современный полупроводниковый завод. На этом заводе мы намного раньше, чем это было сделано американцами, внедряли созданные у нас светодиоды на основе гетероструктур в производство. Обратно мы должны были возвращаться «Ракетой» из Светловодска с заходом в Черкассы, потом в Киев, и уже из Киева лететь домой.

21 июня 1969 года, в субботу, мы закончили нашу работу — за три недели мы наладили технологию производства светодиодных структур на этом заводе полупроводниковых материалов — мы с Димой пошли в кино, показывали фильм про Отечественную войну. Когда фильм кончился, я сказал ему: «Ты знаешь, завтра в 6 утра мы выезжаем в Киев, «Ракета» сделает остановку в Черкассах, и мы там выйдем. Из Черкасс мы попытаемся доехать до Корсуни, а там до деревни Хильки, где похоронен мой старший брат. Я хочу навестить снова эту братскую могилу.» Диму не пришлось долго уговаривать. Мы так и сделали: вышли в Черкассах, не было никакого автобусного сообщения с Корсунью, и мы взяли такси. Я до сих пор помню, что мы приехали в деревню Хильки на такси, и на счетчике было 111 километров, или 11 рублей 10 копеек. Я расплатился с шофером, и мы прошли к могиле — большая братская могила, в которой лежит полторы тысячи наших бойцов и командиров. Подошла старушка и спросила: «Что вы на нашей могиле робите?» Дима сказал ей: «Вы знаете, у моего товарища здесь похоронен его старший брат». Бабка сказала: «Старший брат… в нашей братской могиле… И он загинув за нашу деревню». Через полчаса пришла вся деревня. Они принесли столы, самогонку, закуски, и все, почти 200 человек, сели отмечать поминки по моему старшему брату. Мы просидели шесть часов, и мы были родные. Они подарили две бутылки «горилки» для моего отца, украинский платок и сухофрукты для мамы — у нее же наверное гипертония.

Черкасская область — это сердце Украины, там говорят только на украинской мове, и поскольку я хорошо знаю мою белорусскую мову, то для меня украинская тоже звучит «як родная». Мы просидели шесть часов, мы выпили много горилки, мы произносили тосты в память бойцов и командиров Красной армии, которые принесли свободу Украине, Черкащине, Корсуньщине. Вся деревня пошла прощаться со мной. Мы сели в Комаривке на автобус и поехали до Корсуни, чтобы оттуда отправиться на автобусе в Киев. Они не знали меня, они меня видели первый раз, и я их видел первый раз, но мы были родные, потому что я был для них братом лейтенанта Красной армии, который погиб, освобождая их от фашистов.

С тех пор я почти каждый год бывал в Комаривке и Хильках. Потом, когда Украина стала независимой, Украинская академия наук и ее президент Борис Евгеньевич Патон, мой близкий друг, и ее вице-президент Антон Григорьевич Наумовец, тоже мой близкий товарищ, взяла шефство над этой братской могилой. Она была реконструирована. Средства давались из Фонда, который я учредил. А в сельской школе в Комаривке был давно создан музей 202-ой стрелковой дивизии, в которой воевал и погиб мой старший брат. И хотя в похоронке было написано, что он погиб 16 февраля, ребята в музее доказали мне документально, что он погиб 15 февраля, но в любом случае это всего за полтора дня до завершения ликвидации Корсунь-Шевченковской фашистской группировки. До 2014 года я приезжал туда каждый год. Жители Хильков и Комаривки всегда встречали меня, несли столы на это место и вспоминали тех людей, кто принес свободу и независимость.

Портрет Марксика висит в музее ВОВ в Корсуне, и это один из лучших музеев в нашей стране. В мае 2013 года я проводил выездное заседание Научно-консультативного совета Сколково в Киеве, и после окончания я повез членов Совет а Комаривку и Хильки. Сопредседатель КНС Сколково, лауреат Нобелевской премии, американский биохимик Роджер Корнберг, побывав на этой могиле, а потом в школе, встретившись со школьниками и учителями, с нынешним населением Хилек, сказал мне: «Жорес, но вы один народ. Как вы делите на Россию и Украину? Вы один народ. Вы всегда должны быть вместе». Так сказал лауреат Нобелевской премии по химии, американский ученый и профессор Стэндфордского университета.

Министр науки и образования в правительстве Азарова обещал мне, что школа в Комаривке, которая была полной средней школой, в ней было всего 80 ребят — в деревнях мало сегодня ребят, к сожалению, — навсегда останется, не будет ликвидирована, пока он министр, конечно. В этой школе музей части. В эту школу я всегда приезжал, приезжая в Хильки. В этой школе школьники и учителя получали стипендии им. Маркса Алферова из моего фонда. В 2014 году, мне позвонила Ирина Николаевна Комаровская, которая долго была директором Комаривской сельской школы, и сказала, что школу закрыли —нет больше Комаривской сельской школы, ребят перевели в Шендеривку, большую деревню довольно далеко, в пятнадцати километрах.

Черкащина — это сердце Украины, и, бывая там почти каждый год с 1956 года, и в советские, и в нынешние антисоветские времена, я всегда чувствовал, что приезжаю к друзьям. Да, они говорят: «Мы украинцы». Они любят свой язык и свою культуру, но мы народы-братья, и поэтому сегодня, когда нет больше Комаривской сельской школы, когда на Украине льется кровь и люди убивают друг друга, то это лично моя большая горькая трагедия, и это трагедия всего нашего и украинского народа, которые много столетий вместе, которые вместе били фашистов. Но это случилось, и нужно сделать все, что от нас зависит, чтобы возродить дружбу и сотрудничество украинского и русского народов и возродить нашу общую работу на благо людей против бандеровцев и фашистов.

НАТО — это North Atlantic Treaty Organization, вот что такое НАТО. Это организация североатлантических стран на основе этого договора, созданная в 1949 году для борьбы против Советского Союза. В ответ на натовскую агрессию, которая готовилась против нашей страны, Советский Союз в 1956 году, через 7 лет, создал организацию, которая получила название Варшавский договор — военную организацию социалистических стран Европы.

Советский Союз в 1991 году перестал существовать. В девяностые годы положение нашей науки было необычайно тяжелым, финансирование упало в 20 раз. Так же как после революции некоторые объявили Академию наук наследницей тоталитарного царского режима, так и в начале девяностых годов лихие головы объявляли нашу Академию наук наследницей тоталитарного советского режима. Мы делали все, что могли, для того, чтобы спасать российскую науку и нашу Академию наук. В это время, между прочим, НАТО нам помогала. Мы вместе с НАТО проводили научные симпозиумы и конференции, в которых участвовали и страны, входившие в НАТО, и страны Восточного блока. В 1991 году были установлены партнерские отношения между НАТО и странами бывшего Варшавского договора, и мы проводили научные симпозиумы, конференции. Более того, НАТО выдавала гранты, и я ездил в Брюссель на заседание натовского комитета по грантам для того, чтобы защитить совместный грант нашего Физтеха и Технического университета в Берлине вместе с профессором Д. Бимбергом — то есть мы каким-то образом сотрудничали с НАТО.

В 2001 году, будучи в командировке в Великобритании, я получаю приглашение приехать на празднование десятилетнего юбилея партнерских отношений между НАТО и странами бывшего Варшавского договора. По этому поводу должно было проводиться специальное юбилейное заседание в Брюсселе в штаб-квартире НАТО. В этом приглашении они просили меня сделать доклад, выступить с сообщение на этой встрече. Я ответил согласием. В октябре 2001 года из Лондона я вылетел в Брюссель. Меня поселили в очень хорошем номере в гостинице недалеко от штаб-квартиры НАТО, и утром на следующий день я поехал в штаб-квартиру. Меня встречал генеральный секретарь НАТО Робертсон, шотландец, представлявший Великобританию.

По поводу десятилетнего юбилея в штаб-квартире НАТО была выставка партнерских отношений стран Варшавского договора и стран НАТО, и он меня провел по этой выставке. Между прочим, была телевизионная группа не то Первого канала, не то Российского, которая потом показывала очень короткий репортаж, в котором не были сняты наиболее важные события. Робертсон взял меня под руку и повел по выставке. Вдруг он подвел меня к одному из участков выставки, на котором была надпись: «Гордость НАТО». Под этой надписью стоял перечень фамилий, и первая фамилия была Жорес Иванович Алфёров, Нобелевский лауреат, а дальше был список из 10-11 человек, и все это были Нобелевские лауреаты из других стран. Я удивился, но потом понял в чем дело: дело в том, что я был активным участником — и там это было написано —проведения совместных симпозиумов российских и западных научных учреждений, грантов, которые выделяла НАТО, приезжал в штаб-квартиру, добиваясь, чтобы НАТО активно участвовала в сохранении великой российской науки. Вот за это они меня и поместили в этот список, потому что остальные Нобелевские лауреаты в этом списке занимались тем же самым. Потом Робертсон устроил ланч в мою честь, а затем было заседание. На заседании с первым докладом должен был выступать Шеварднадзе — он не приехал. Вторым докладчиком был бывший премьер-министр Польши — он сделал хороший доклад, рассказал, как НАТО помогала Польше эти годы, какие были партнерские отношения, какие проводились мероприятия. Затем слово предоставили мне и я сказал примерно следующее (я по-английски выступал): «Что такое НАТО? North Atlantic Treaty Оrganisation — Организация договора североатлантических стран. Она была создана в 1949 году, вы ее создали для борьбы с Советским Союзом. Советского Союза больше нет. У нас 10 лет партнерские отношения. Но того, ради чего была создана ваша организация, больше нет, поэтому в вашей организации нет нужды. Совершенно естественно, что после того, как распался Советский Союз, деятельность вашей организации должна быть закончена и вы должны быть ликвидированы. Вы этого не хотите, я понимаю. Я знаю ваш городок, я приезжал сюда не раз: сколько тут квартир, работают чуть ли не 1000 сотрудников, вы получаете зарплату и конечно вы хотите продолжать получать зарплату и ликвидация НАТО как организации затрагивает лично вас и приносит вам большие беды. Что же делать? Организация создана для борьбы с Советским Союзом. Советского Союза больше нет, а вы продолжаете существовать. Давайте задумаемся: северо-атлантическая организация, а кто у вас североатлантические страны? Канада, да, северо-атлантическая. Соединенные Штаты Америки, да, северо-атлантическая. Великобритания, да, северо-атлантическая. Норвегия, северо-атлантическая. А остальные? Атлантические там только Испания и Франция, остальные абсолютно не североатлантические и даже не атлантические. Пятой североатлантической страной после США, Канады, Великобритании и Норвегии является Россия: Баренцево моря — часть Северной Атлантики. Россия есть северо-атлантическая страна, поэтому НАТО должна быть реорганизована, в нее должны входить всего 5 североатлантический стран: Канада, США, Великобритания, Норвегия и Россия. Вот это действительно НАТО, вот это действительно северо-атлантическая организация. У неё должны быть совершенно другие задачи. Мы отмечаем, что мы делали за эти 10 лет, и НАТО в новой форме, сохранив этот городок и вашу зарплату, должна заниматься развитием науки и технологии в интересах всего мира. Эти пять стран должны быть лидерами в организации этих научных исследований, и Россия вполне может быть одной из них. Вот давайте поставим перед собой эту задачу. Вот такая реформа НАТО и нужна». Они мне аплодировали, они устроили мне бурную овацию. Ко мне подошел американский генерал, который некоторое время был главнокомандующим вооруженных сил НАТО, и, пожав мне руку, сказал по-русски: «Отлично, профессор!»

Вот я думаю, что это и сегодня абсолютно актуально. Абсолютно не нужна эта военная организация, она не является ни североатлантической, ни вообще атлантической организацией, не нужны там ни Польша, ни Литва, ни Эстония, ни Латвия, ни Венгрия, ни Франции и прочие. И перед НАТО должна стоять очень простая задача: помогать и способствовать развитию науки и технологии в мирных целях на нашей планете.

Фото Юрия Белинского