Ж. И. Алферов Наука, мир, социализм

Ж. И. Алферов Наука, мир, социализм

В советское время на главном здании Физико-технического института им. Иоффе АН СССР (вдоль ул. Курчатова) горел по вечерам выложенный электрическими лампочками лозунг «Наука, мир, социализм». Сейчас, естественно, этого лозунга уже нет. Нет и социализма. Огромные изменения произошли с наукой, огромные изменения произошли в мире. Прежде всего, в соответствии с этим заголовком мы будем говорить о том, что случилось с наукой, миром и социализмом.

Я часто цитирую американского экономиста, представителя чикагской школы экономики, профессора Чикагского университета Джеймса Хекмана. По моему приглашению он бывал несколько раз в Санкт-Петербурге. Мы вместе с ним получали Нобелевскую премию в 2000 г. - я по физике, а он по экономике. На церемонии вручения Нобелевских премий есть традиция: британская компания BBC собирает лауреатов на «круглый стол», на котором они отвечают на вопросы в различных областях. Когда BBC проводила круглый стол с нами, в 2000 г., то на один из вопросов Дж. Хекман ответил следующим образом: «Научно-технический прогресс второй половины XX в. полностью определялся соревнованием СССР и США, и очень жаль, что это соревнование закончилось». Я думаю, что Дж. Хекман был абсолютно прав: вторая половина XX в. - это время соревнования между США и Советским Союзом, в том числе и активное соревнование в области науки и новых технологий. Конечно, в нашей стране это соревнование имело очень значительный военный «флюс» для развития нашего военно-промышленного комплекса; определенный военный флюс был и в Соединенных Штатах.

Начало этого соревнования относится к 1945 г. Кончилась Вторая мировая война, Советский Союз был главным победителем немецкого фашизма. СССР вышел из долгого периода изоляции в международных отношениях, которому он был подвергнут ведущими капиталистическими странами. Не будем забывать, что США установили с нами дипломатические отношения только в 1933 г. - через 16 лет после Октябрьской революции, во время президента Франклина Рузвельта. В июле 1945 г. американцы испытали первую атомную бомбу в Аламогордо. А 6 августа они сбросили атомную бомбу на Хиросиму, 9 августа - на Нагасаки. И когда была сброшена атомная бомба на Хиросиму, руководитель нашей страны, И. В. Сталин, понял, что завоеванная огромными жертвами, принесенные нами в ВОВ, позиция ведущей страны может быть быстро нами утеряна, потому что США стали монополистом и обладателем самого мощного в истории человечества оружия - атомной бомбы. Уже 20 августа 1945 г. специальным постановлением Государственного комитета обороны (в 1945 г. всей полнотой власти в нашей стране обладал ГКО) был создан спецкомитет во главе с Л. П. Берией, который получил огромные по тем временам полномочия для создания и развития атомного оружия в нашей стране. Тогда же было создано Первое главное управление. В спецкомитет вошли Берия, Маленков, Вознесенский (председатель Госплана), Первухин, Ванников, Курчатов, Капица.

Б. Л. Ванников был наркомом боеприпасов во время войны, а до войны был наркомом вооружения. Незадолго до начала войны он был арестован, затем реабилитирован, и всю войну он был народным комиссаром боеприпасов. Мой отец, который все годы войны был директором завода пороховой целлюлозы (хотя этот завод входил в наркомат целлюлозно-бумажной промышленности, он выполнял задания по производству целлюлозы для пороха, и фактически им руководил наркомат боеприпасов), встречался с Ванниковым в военные годы и рассказывал о нем очень хорошо. Ванников был не только членом спецкомитета и заместителем Берии, он был назначен начальником Первого главного управления, которое позже стало министерством среднего машиностроения, в реформенные годы - министерством атомной энергии, а сегодня это Росатом.

Первое главное управление и спецкомитет получили огромные полномочия, в частности, они не отчитывались ни о своих штатах, ни о своем финансировании ни перед какими контрольными органами, за исключением руководства страны. Спецкомитет и возглавил наши работы по атомной бомбе. Я думаю, в целом, американский «Манхэттенский проект» по созданию атомного оружия в США и советский атомный проект - пример исключительной преданности научным и гражданским идеалам научных работников США и Советского Союза. Он является также исключительным примером высочайшего профессионализма. Создание атомного оружия в рамках Манхэттенского проекта в США и в атомного проекта в нашей стране одновременно рождало новые технологии, фантастические по тем временам. Одним из примеров таких фантастических технологий является центробежный метод разделения изотопов для получения урана-235. Но, что очень существенно, в 1946 г. был принят ряд постановлений правительства по развитию науки, научных исследований, высшего образования, и они касались не только атомной области, не только создания атомного оружия. Политическое руководство страны проявило достаточное понимание необходимости развития современных науки и технологии, в которых нуждалась страна и нуждалось все человечество. К таким точкам, которые нужно развивать в первую очередь, относилась радиолокация, ракетная техника, вычислительная техника. И нужно сказать, что поставленные тогда задачи и привлеченные к этому выдающиеся ученые и определили в значительной степени научный и технологический прогресс Советского Союза на долгие годы.

У нас часто, особенно в нашей нынешней современной политике и пропаганде любят говорить о том, что в СССР развивались только военные технологии, что советская страна отставала от запада во всех современных технологических работах. Это не так. Это даже не далеко не так, а совершенно не так. Известная «десятка» промышленных министерств, которые можно было бы отнести к военно-промышленному комплексу, - это министерство среднего машиностроение (атомная энергия), министерство общего машиностроения (ракетная и космическая область), министерство авиационной промышленности, министерство судостроения, министерства радиопромышленности, министерство электронной промышленности, министерство автоматизации и приборостроения, министерство оборонной промышленности и т. д. В каждом их этих 10 министерств было главное научно-техническое управление, и они представляли собой организации, которые были центром успешного научно-технологического развития страны. Не будем забывать о том, что 60% высокотехнологичной гражданской продукции, а это значит телевизоры, радиоприемники, холодильники и многое другое производилось в этой десятке министерств.

Также необходимо помнить о том, что именно Советский Союз был родоначальником реактивной гражданской пассажирской авиации. Первый реактивный пассажирский самолет - это наш ТУ-104. Созданная нами авиационная промышленность, гражданская авиационная промышленность, успешно конкурировала с мировой. А в общем-то в мире было всего две страны, которые производили реактивные пассажирские самолеты, - это США (компания Boeing) и Советский Союз с самолетами Ильюшина, Туполева, Яковлева. Конструкторские бюро Ильюшина, Туполева, Яковлева были основой для наших военных самолетов, но именно они создавали лучшие в мире гражданские пассажирские самолеты. ИЛ-86 был самым безопасным самолетом за всю историю реактивной пассажирской авиации. С ним был всего один инцидент без каких-либо жертв в начале 2000-х гг., а так на протяжении почти 20 лет с Ильюшиным-86 не было ни одного аварийного случая. Он перевез многие сотни тысяч, если не миллионы, пассажиров, без каких-либо аварий.

Я был всю жизнь больше всего связан с нашей электронной промышленностью. Электронная промышленность Советского Союза - это целая империя: 3000 производственных предприятий, 400 КБ и исследовательских институтов. Они находились во всех 15 союзных республиках. Однако, после известных реформ электронная промышленность сохранилась только в Беларуси и России. В России осталось примерно 20-25% того, что было когда-то. В Беларуси сохранились все основные предприятия, но при этом Беларусь не имела и не имеет достаточно средств для того, чтобы инвестировать и выводить свою электронную промышленность на современный уровень.

Я помню, как в 1985 г. министр электронной промышленности Советского Союза В. Г. Калашников подошел ко мне, - мы с ним были хорошо знакомы, поскольку наши работы были тесно связаны с нашей электронной промышленностью, - и сказал: «Жорес Иванович, вы знаете, я сегодня проснулся в холодном поту». «А что случилось?» - спросил я. «Вы понимаете, мне приснилось, что «Планара» нет. А если нет «Планара», то нет электронной промышленности нашей страны». «Планар» - это компания в Минске, созданная в 1968 г. при активном участии талантливейшего инженера-механика Евгения Онегина (в их семье старшего сына всегда называли Евгений). «Планар» имел целый ряд связанных с ним предприятий и в России, и в Прибалтике, но центр находился в Минске. Целью этой компании было создание технологического фотолитографического оборудования, поэтому на глубине 8-10 метров под землей были сделаны чистые комнаты по последнему слову техники, т. о. они были развязаны от метро, от любых возмущений. Одним из устройств, производимых компанией, был «степпер», который переносил картинку сложнейшей кремниевой интегральной схемы собственно на кремний. Такие устройства были очень массивными, в качестве станин таких приборов использовался гранит, привезенный из Карелии. Степперы производились у нас, в Голландии и в США. Сегодня они производятся в США, Голландии, Японии и России. Но если тогда, в 1980-е гг., основной топологический размер микроэлектроники составлял 0,8-1 мкм., и он был одинаков и в США, и в Японии, и в Советском Союзе, то сегодня уровень «Планара» не соответствует высшему мировому стандарту. И это было неизбежно с учетом всех тех событий, которые произошли у нас в стране.

В результате варварской чубайсовской приватизации мы утратили высокотехнологичные отрасли промышленности. Утратив высокотехнологичные отрасли промышленности, мы утратили востребованность наших научных результатов. Если говорить о естественных науках, - физике, химии, биологии - то в конечном счете научные результаты, даже фундаментальные, даже в каком-то отношении абстрактные, в конечном счете востребованы экономикой и высокотехнологичными отраслями экономики.

Это, конечно, было огромным ударом и для страны, и для науки. Что было сделано с наукой почти сразу же? Первым министром науки и технологии в правительстве Гайдара был Б. Г. Салтыков. В советское время он был секретарем парткома Центрального экономико-математического института АН СССР. Сам Гайдар был сотрудником журнала «Коммунист», а Салтыков был секретарем парткома коммунистической партийной организации ЦЭМИ - оба такие правоверные коммунисты. И вот один из них, будучи в общем безграмотным в экономике человеком, вооруженным теорией Смита заявил, что рынок решает все, а первым лозунгом Салтыкова на должности министра науки и технологии были слова о том, что наука у нас является избыточной и что нужно сократить число научных кадров, которые России достались от Советского Союза. Первые потери понесла наша отраслевая наука, наука, которая принадлежала различным промышленным министерствам, - она практически была утрачена. Академию наук нам удалось сохранить. В последние дни существования Советского Союза, 21 ноября 1991, нам удалось подписать у Б. Н. Ельцина года указ о создании Российской Академии Наук. В это время происходили следующие события: Борис Николаевич Ельцин привез в Москву в качестве своего последователя и будущего президента Российской Академии Наук Юрия Сергеевича Осипова, который в это время был директором небольшого математического института в Уральском отделении. Идея была в создании Российской Академии Наук параллельно с Академией Наук СССР. Я помню, как в феврале 1990 года, находясь в научной командировке в Соединенных Штатах Америки, я неожиданно получил телефонный звонок. В это время я был в лаборатории моего старого друга, профессора Иллинойского университета Ника Холоньяка, где мы вместе занимались исследованием наших гетероструктур. Как раз в моей просьбе (я там был уже вторую неделю) были изготовлены несколько интересных гетероструктур, и мы вместе их изучали. В это время раздался телефонный звонок, и мне сообщили, что пришла телеграмма из посольства о моем немедленном возвращении в СССР для участия в работе пленума Центрального комитета КПСС. Я сказал, что я не являюсь членом ЦК КПСС, но мне ответили, что на это заседание меня пригласил М. С. Горбачев, и я обязан лететь в СССР. На следующий день нужно было вылетать. Был буквально молочный туман, опустившийся на Урбану-Шампень, городок, где находился Иллинойский университет, и у меня появилась надежда, что мы продолжим наши исследования и не нужно будет лететь, потому что самолеты не садились. Но ко мне подошел сотрудник аэропорта и сказал, что самолеты действительно не садятся, но они получили «звонок», и из Урбаны в Нью-Йорк вылетит самолет, в котором мне приготовлено место.

Так я оказался в Нью-Йорке, а потом оказался и в Москве. Я помню, что это было 4 февраля 1990 г. Я уже был в то время членом президиума Академии наук, меня встречала машина, мне был приготовлен номер в гостинице «Москва». Я спросил у шофера: «А почему Москва такая пустая?» Он мне сказал: «Вы знаете, Жорес Иванович, вчера были сплошные митинги, выступления Ельцина, и народ так устал наверное за вчерашнюю субботу, что сегодня все спят и отдыхают». На следующий день начался пленум и я понял, почему Михаил Сергеевич меня позвал: на пленуме обсуждался вопрос и о создании Российской коммунистической партии параллельно с коммунистической партией СССР, и о создании Российской академии наук. Я не касался партийных вопросов, но по поводу Российской академии наук я, конечно, не выдержал и подошел к микрофону. Я сказал примерно такие слова: «Академия наук СССР расположена полностью на территории РСФСР, все научные организации, кроме одной, у нас находятся на территории РСФСР. Всего одна организация, Крымская астрофизическая обсерватория, находится в Крыму, на Украине только потому, что Крым в свое время был отдан Россией Украине, поэтому создание Российской академии наук при наличии Академии наук СССР является совершенно бессмысленным. Не может быть 2 основные научные организации на одной и той же территории. Академия наук СССР в сущности и является Российской академией наук, одновременно функционируя как координирующий орган всех академий союзных республик».

Нужно сказать, что одним из лозунгов создания Российской академии наук в то время был такой: почему все республики имеют академию, а РСФСР обделена и не имеет своей академии наук? Я постарался объяснить, что в сущности РСФСР и Российская Федерация не является обделенной: у нас функционирует ведущая научная организация - Академия наук СССР Но события развивались по-другому. Российскую академию пытались создать. Специально набирали выборщиков для избрания членов Российской академии. Мы понимали, что это может нанести огромный удар по развитию науки в стране, и мы считали крайне необходимым сохранить нашу Академию наук, поэтому мы предложили Борису Николаевич Ельцину создать Российскую академию наук на основе Академии наук СССР. И он пошел на это. 21 ноября, еще при существовании Советского Союза мы подписали у Ельцина указ о создании Российской академии наук на основе АН СССР.

Но при этом мы вынуждены были учесть движение по созданию Российской академии наук, и мы в декабре 1991 г. провели самые с моей точки зрения плохие выборы в Академию наук, потому что в этих выборах участвовали не только академики, но и так называемые выборщики, т.е. профессора, которых по тем или иным причинам различные регионы рекомендовали в качестве участников собрания с тем, чтобы избрать новых членов академии. Никогда раньше у нас не было таких правил при выборах. Появилось правило о том, что если человека, выдвинутого в академики, не выбирали, то он автоматически становится членом-корреспондентом. Таким образом, членом нашей академии стал г. Хасбулатов, который был председателем Верховного совета РСФСР. Его конечно не выбрали в академики, но он таким образом стал членом-корреспондентом. Но Академию наук мы сохранили.

Я помню, как буквально сразу после того, как мы договорились об этом, но, кажется, еще не подписали указ у Ельцина, Марчука, Велихова, Макарова (нашего главного ученого секретаря), Осипяна (вице-президента академии наук) и меня — в то время уже вице-президента АН СССР — позвал Михаил Сергеевич Горбачев. Он был очень встревожен и, обращаясь ко мне, сказал: «Неужели и вы, Жорес Иванович, за то, чтобы вместо Академии наук СССР создать Российскую академию?» На что я ему ответил: «СССР погибает. За гибель Советского Союза мы не несем ответственности, но мы несем ответственность за нашу науку, и мы не можем допустить гибели Академии». Мы сохранили тогда Академию наук и мы сохранили науку в России, поэтому когда была разгромлена наука в промышленности, наука в Российской академии сохранилась.

В 1990-е гг., до создания Российской академии, Академия наук СССР представляла собой мощнейшую научную организацию, в которой работало около 130-140 000 человек, но там было 250 академиков и примерно 450 членов-корреспондентов. То есть вся Академия наук по количеству членов академии была около 700 человек. К 2013 году, когда Академия наук находилась на пороге своего разгрома, наша Академия насчитывала 510 академиков и 750 членов-корреспондентов. Страна стала вдвое меньше, а членов академии стало вдвое больше.

Я был избран в Академию наук СССР в 1972 г. В середине 1980-х гг. я был заместителем председателя секции физико-технических и математических наук, возглавлял которую академик Велихов. Это была примерно половина Академии наук и по числу членов, и по числу институтов. Она включала практически все основные физические, технические и математические институты. В это время я в общем знал, за что, за какие научные заслуги был избран в Академию наук тот или иной действительный член или член-корреспондент. Сегодня я понятия не имею, за что многие стали членами Академии.

Еще до так называемой реформы Академии наук огромный удар по Академии был нанесен решением Дмитрия Анатольевича Медведева о слиянии Российской академии наук, Российской академии медицинских наук и Российской академии сельскохозяйственных наук. Он аргументировал это тем, что в цивилизованных странах не принято иметь несколько научных академий. Надо сказать, он ошибался. Например, в Соединенных Штатах Америки есть Национальная академия наук, но есть и Национальная инженерная академия. Я являюсь иностранным членом обеих Академий, поэтому я хорошо это знаю. И кроме того, есть Институт здоровья, который собственно является академией медицинских наук Соединенных Штатов. Недавно и формально на базе Института здоровья создали Национальную академию медицинских наук США.

Мы выбирали ведущих ученых — и медиков, и докторов сельскохозяйственных наук — в члены нашей Академии. При слиянии академий, — при том, что сам процесс слияния полностью нарушил нормальную работу, - мы увеличили количество членов с 1300 до 2000 человек. Таким образом, с точки зрения влияния членов академии на развитие науки, это организация является неуправляемой.

И наконец произошло то, что назвали реформой Академии и то, что на самом деле явилось уничтожением Академии наук, созданной Петром I. Я узнал об этом в июне 2013 г. находясь в Берлине. Мне позвонил Андрей Александрович Фурсенко, человек, которого я очень давно знаю. Андрей Александрович Фурсенко был сотрудником отдела математической физики у нас в Физико-техническом институте. Это был очень активный молодой человек, очень рано вступивший в ряды КПСС, очень рано ставший членом парткома в институте. Позже он защитил докторскую диссертацию. Я заметил этого активного молодого человека и решил, что он будет хорошим помощником и предложил ему должность моего заместителя, когда был директором Физико-технического института. Вторым молодым заместителем, которого я также позвал на такую должность, был Юрий Валентинович Ковальчук, ныне известный миллиардер, банкир, а в то время довольно энергичный и талантливый молодой ученый, который занимался лазерной диагностикой плазмы, но уже зная большое значение физики гетероструктур и тех работ, которые вел ваш покорный слуга, он очень активно подключился к исследованиям гетероструктур различными лазерными методами.

Эти два молодых человека были очень активными моими помощниками. Я помню, что А. А. Фурсенко в том числе было поручено взаимодействие с комитетом по науке и технике, работа с министерством образования, поэтому он часто выезжал в командировки в Москву. И всегда - я даже этому несколько удивлялся - первым делом шел в ЦК партии в отдел науки, чтобы получить указания, какие работы в первую очередь выполнять. Но в целом я этой парой был доволен, хотя понимал, что Юрием Валентиновичем, например, двигал самый настоящий карьеризм. Но при этом я считал, - и правильно считал - что его увлечение собственной карьерой пойдет на пользу науке и нашему институту.

Юрий Валентинович очень хотел создать и возглавить на базе нашего института центр прикладных исследований, который бы включил в себя все лаборатории, имеющие важные прикладные результаты. Я всегда в этом отношении руководствовался формулой моего хорошего старого товарища, Джорджа Портера. Многие годы он был президентом Лондонского королевского общества, это замечательный физикохимик, получивший нобелевскую премию в 1967 г. за исследования быстрых химических реакций. Джордж Портер как-то сказал, что вся наука является прикладной, разница заключается только в том, что отдельные приложения возникают довольно быстро, а другие - через столетия. Это блестящая формула. Если вникнуть в нее достаточно глубоко, она показывает, что все развитие нашей цивилизации в конечном счете определяется развитием науки, и бессмысленно разделять фундаментальную и прикладную науку.

Я сказал тогда: «Юра, мой дорогой, моя лаборатория сегодня имеет массу прикладных результатов, которые мы передаем в промышленность. Полупроводниковые гетероструктуры вместе с кремниевыми чипами стали основой развития современной электроники». Именно за это, между прочим, много лет спустя, в 2000 г., была присуждена Нобелевская премия за базовые работы по развитию современных информационных технологий: Джеку Килби за его вклад в создание интегральных схем, а Алферову и Крёмеру за развитие полупроводниковых гетероструктур.

«Но мы передадим эти исследования и мы займемся дальше фундаментальными исследованиями», - что и произошло: на следующем этапе мы проводили исследование так называемых квантовых точек. «Поэтому бессмысленно делить институт на прикладной и фундаментальный. Наш институт был, есть и будет Физико-техническим институтом, и никогда мы не будем делить его на прикладной и фундаментальный».

Я рассказал эту историю для того, чтобы мы понимали, что прикладная и фундаментальная наука в академическом секторе, в промышленных министерствах связаны с дальнейшим развитием. Обычно это касается получения прикладных результатов, доведенных до определенного уровня демонстрацией, и их дальнейшего развития для промышленного производства. А в целом в физике, химии, биологии делить науку на прикладную и фундаментальную бессмысленно. Из фундаментальных исследований рождаются новые приложения, их действительно нужно развивать, нужно демонстрировать, какие применения они находят. Это нормальный путь развития науки. Мы в нашей стране прежде всего нанесли смертельный удар одновременно и по экономике, и по науке, ликвидировав высокотехнологичный сектор. Мы сохранили научный потенциал только в РАН. Ликвидация академии наук, превращение ее в клуб ученых - это на самом деле удар по научно-технологическому потенциалу страны, потому что практически единственная возможность дальнейшего развития России заключается в возрождении высокотехнологичного сектора, которое не может происходить без активной работы российской науки, без создания новых технологий для производства, которые соответствуют нынешнему XXI в. 27 июня 2013 г. мне в Берлин позвонил А. А. Фурсенко и сказал примерно такие слова: «Жорес Иванович, нами подготовлен новый закон об Академии наук, в нем мы учли все ваши предложения, - нужно сказать, что я неоднократно встречался с Фурсенко и излагал ему свою позицию и свои представлений о том, как развивать науку в нашей стране, - и мы очень просим вас поддержать этот закон в Государственной думе». Я сказал, что сейчас я не смогу этого сделать, поскольку я нахожусь в Берлине, а по возвращению мне нужно будет делать операцию по установке кардиостимулятора, но если учли все мои предложения, то я, конечно, поддержу этот законопроект.

Когда я вернулся в Россию и прочитал этот закон, который уже был внесен правительством в Государственную думу, я увидел, что это уничтожение академии наук. Я сразу же выступил против. Мне позвонил Андрей Александрович и сказал: «Как же так? Вы обещали подержать закон, а выступили против». Я сказал: «Извини, мой дорогой Андрей Александрович, ты мне сказал, что учтены все мои предложения - ничего подобного. Этот закон я не могу поддержать». Дальше, с моей точки зрения, произошло ужасное: было создано так называемое Федеральное агентство научных организаций, в которое передали все организации Российской академии наук, Российской академии медицинских наук и Российской академии сельскохозяйственных наук, поскольку их уже объединили. Это что-то в районе 1000 организаций. ФАНО - это организация, которая, как и ее руководитель г. Котюков, не имеет никаких нормальных представлений о том, что такое наука и как нужно развивать научные исследования. При этом они исходят из того, что (даже премьер-министр как-то об этом сказал) таким образом они освободили ученых от заботы об имуществе, которое находилось в их оперативном управлении, и ученые теперь могут заниматься только своими научными исследованиями. Суть дела заключается в том, сегодня необходимо реализовывать крупномасштабные научные исследования - ведь мы за эти последние 20-25 лет отстали от мировой науки прежде всего в таких бурно развивающихся областях как биология и медицина, физика твердого тела, физика полупроводников, электроника.

Недавно я прочитал интервью господина Фурсенко в газете «Известия», где он говорит о том, что в Советском Союзе наука никогда не была развита широко, она была развита только в областях, связанных с военными применениями, а в других - таких как биология, медицина, микроэлектроника, - мы далеко отставали. Как можно говорить, что мы далеко отставали, скажем, в микроэлектронике, если в 2000 г. Нобелевская премия в этой области была присуждена американским ученым и российскому ученому за работы, выполненные в 60-е в начале 70-х гг. в СССР. Наша биология конечно пострадала после известной лысенковской сессии 1948 г., но в целом после этого она вышла на хороший международный уровень. И на самом деле мы понесли самый большой урон именно в эти 20-25 последних лет. Главная проблема российской науки сегодня - это невостребованность ее результатов экономикой и обществом по причинам, о которых я уже говорил до этого. Поэтому для того чтобы одновременно решать задачи развития новых технологий для экономики России, нужно не просто говорить о перспективных направлениях и критических технологиях, нужно, чтобы люди понимали, каким образом решать задачи, связанные с успешным преодолением отставания в этих областях. Для этого необходимо предлагать проекты, решение которых может вывести нашу науку и технологии на современный уровень. Для этого нужно много знать, предложить такие проекты могут только высококвалифицированные специалисты, скажем, ваш покорный слуга может предложить это своей области, но я не могу сделать аналогичное предложение в других областях.

Одновременно необходимо менять систему образования, что мы делаем в нашем Академическом университете, что нам очень трудно делать, но мы делаем это, также как когда-то именно по инициативе наших ученых, - Иоффе, Курчатова, Арцимовича, Ландау, Капицы - создавались физико-механический факультет в Политехническом институте, физико-технический факультет МГУ, Физико-технический институт. Это то же самое, что я делал, создавая базовую кафедру оптоэлектроники в ЛЭТИ для развития образования, сочетающего самое высокое физико-математическое образование с новыми технологиями. То, что мы делаем сейчас в нашем Академическом университете, это сочетание высочайшего физико-математического образования с образованием в области информационных технологий, нанотехнологий, медициной и биологией. Это трудно, это сложно, но это необходимо делать. И нужно понимать, что то, что они называют реформами науки, на самом деле лишь пустое дело, уничтожающее науку, но не приносящее реальной пользы. Я очень часто езжу в Беларусь не только потому, что я там родился, у меня там много друзей, меня там всегда хорошо принимают и ждут, но и потому что мы много лет активно сотрудничаем с белорусскими физиками в области полупроводниковых лазеров, в других направлениях современной науки. В Белоруссии была сохранена промышленность, поэтому там научно-технологический результаты Академии наук востребованы белорусской экономикой. В наших республиках всегда находились люди, которые хотели бы повторить то, что было сделано в РСФСР или в СССР, в масштабе союзном, и там нашлись люди, которые стали предлагать реформы Академии наук Беларуси. В этом отношении я высоко ценю решение, которое принял президент Беларуси Александр Григорьевич Лукашенко, который, собрав всех членов Академии наук, профессоров университетов, сказал такие слова: «Белорусская академия наук - это ядро белорусской науки, и нам нужна не реформа, а развитие Белорусской академии наук. Давайте примем программу развития национальной Академии наук Беларуси». Что и было сделано, и я думаю, белорусы подали нам хороший пример нашей Академии наук. Конечно, белорусам это делать очень непросто, но они это делают.

Сегодня, когда на нашу страну обрушились новые санкции США, возрождение и развитие высокотехнологичной экономики крайне необходимо. СССР успешно выдерживал еще более жесткие санкции прежде всего потому, что рассчитывал на собственные силы и создал их. И у нас нет другого пути.

Фото Юрия Белинского